Кроме того, вокруг наших пастбищ, в больших населенных пунктах, на месторождениях, проживает большое количество людей – десятки тысяч. Среди них немало любителей охоты, у которых в последнее время появилось большое количество снегоходной техники, на которой можно легко догнать любого зверя. Также в местах выпаса наших бригад (особенно в районах Тыдэотты, Ягенетты, Ямсовея) пасется большое количество диких оленей, которые каждый год уводят из наших стад немало одомашненных животных, что влечет за собой большие потери для предприятия. Так, по результатам прошлого года мы потеряли порядка двух тысяч голов. В итоге на мясо забито на 400 голов меньше, чем в 2008 году. Одной из главных причин значительных потерь поголовья оленей является браконьерство.

- В прошлых своих интервью Вы говорили о том, что нет нормальных, действенных законов, предусматривающих ответственность за отстрел оленей. Как-то ситуация изменилась?

- К сожалению, все осталось на прежнем уровне. Хотя мы знаем, что, к примеру, в той же Финляндии если ты убил оленя, тебе грозит до 10 лет лишения свободы. И даже если ты его нечаянно сбил машиной, могут такие штрафы наложить, что и представить страшно. В нашей ситуации в 99 процентах случаев достаточно трудно найти виновных, а тем более доказать факт причиненного ущерба и довести дело до судебного разбирательства.

- А на Вашей памяти был хоть один случай, чтобы кого-то привлекли к уголовной ответственности за браконьерство оленей?

- Я такого не припомню. Мы сами, бывало, ловили таких товарищей с поличным, привлекали милицию. Виновных наказывали путем наложения денежных штрафов, и не более. В такой ситуации нет чьей-то конкретно вины, и нельзя сказать, что органы милиции бездействуют, причина в отсутствии законодательной базы, которая могла бы быть использована в такой ситуации.

Другими словами, пока не будет создана эффективная законодательная база, которая смогла бы защитить интересы оленеводов, рыбаков и охотников, добиться каких-либо существенных результатов работы очень сложно.

А пока нам остается, по возможности, своими силами пытаться сохранить традиционные виды промыслов, оберегать оленеводческие стада от набегов браконьеров. Очень хочется верить, что такая ситуация не будет продолжаться вечно и законодательные органы государственной власти обратят внимание на проблемы сельскохозяйственных предприятий.

- Поговорим о сакраментальном, то есть о прибылях. Вот Вы привели в пример Финляндию. У нас, и это не секрет, оленеводство считается убыточной отраслью. Там же оно приносит ощутимую прибыль. Нельзя ли было бы какой-то положительный опыт перенять у них?

- Ну, насчет прибыли можно поспорить, чего я делать не стану. К тому же и в Финляндии, и в Швеции, так же как и в России, данная отрасль дотируется государством. Там эти дотации имеют несколько иную форму. Кроме того, государственные власти за границей поддерживают оленеводство еще и другим: строят изгороди, корали, создают мощную законодательную базу. Если бы у нас существовали такие законы, как там, когда штрафы за отстрел домашних оленей превышали бы сегодняшние кратно, тогда и можно говорить о каких-то прибылях. А мы вынуждены вкладывать выделенные средства в строительство изгородей и многое другое, призванное защитить наших оленей. Хотя можно было бы направить эти средства на развитие оленеводства. У меня есть твердое убеждение, что делать это должны не мы, а те нефтяники и газовики, которые сегодня используют недра этой земли. Причем я не говорю об изгородях для оленей, промышленные предприятия должны строго соблюдать границы выделенных им территорий и предотвратить выезды своих работников за их пределы.

- По поводу законов. Несколько лет на территории России реализуется приоритетный национальный проект «Развитие агропромышленного комплекса». Данный проект как-то сообразуется с развитием и поддержкой традиционных видов хозяйствования северных регионов страны?

- Если говорить о государственных программах поддержки и о национальных проектах развития, то не все его направления являются доступными для нашего хозяйства. Одним из таких направлений является строительство жилья и инфраструктуры. Почему? Да потому что наше предприятие оказалось в городе. Таким образом, мы ни под одну федеральную программу, направленную на развитие сельских территорий, не подпадаем. Мы неоднократно писали письма в органы различных уровней власти, вплоть до федерального, чтобы они пересмотрели программы по развитию АПК или внесли соответствующие поправки, чтобы в них говорилось не только о селе, но и о предприятиях, занимающихся производством сельскохозяйственной продукции. Нам ответили, что в правительственные акты поправки внести сложно, а подчас невозможно.

Конечно, у нас есть окружные и муниципальные программы развития оленеводства, рыбодобычи, и нам они очень сильно помогают. Но вот федеральные программы могут использоваться сегодня только в Харампуре, Халясавэе, Самбурге, то есть на тех территориях, которые имеют статус сельскохозяйственных.

- Трудности эти понятны и известны, но вот мне лично видится проблема в том, что из тундры уходит народ. Молодые люди, обучившись в больших городах, стараются туда не возвращаться. Лет через 20, даже если поддерживать оленеводство, кто будет им заниматься?

- Согласен с вами, есть кадровая проблема. На сегодняшний день это проблема не только нашего хозяйства. Цивилизация наступает, и мы с этим ничего поделать не можем. И возвращаться в тундру не хотят не только те, кто отучился в больших городах, а даже те, кто просто долгое время прожил в нашем городе, в поселках. И это понять можно. Здесь же все блага цивилизации: высокий уровень жизни, свет, телевизор, много развлечений. К тому же здесь появляется много друзей, связи. А в тундре жить тяжело: в любую погоду необходимо работать, быт неблагоустроен. Надежда остается только на тех, кто окончил обучение на уровне девятого класса. Они еще не успели привыкнуть к городским условиям, не успели познать все негативные стороны цивилизации, не научились пить, курить, в общем, не приобрели дурные привычки. Многие из них уезжают в тундру и становятся хорошими работниками. Пока у нас больших кадровых трудностей нет, но вы правильно заметили: через 20 лет, а может и раньше, они обязательно появятся. Проблема еще и в том, что в тундру не хотят возвращаться девушки, не хотят выходить замуж за жителей тундры. И еще что хотел бы сказать. Житель тундры должен иметь оленей. Если у него будет хотя бы 50 голов, его будет тянуть туда. А если оленей не будет, ничего его в тундре не удержит. Именно поэтому мы обязаны сохранять оленеводство как отрасль.

- Вот Вы сказали, что молодых жителей тундры привлекают блага цивилизации. Но если посмотреть на северную Европу, вот уж где цивилизация, а между тем они находят способы привлечения работников в такую отрасль, как оленеводство…

- Повторюсь, у них совершенно другое оленеводство. Я бывал в Финляндии, Швеции, проходил там практику. Во-первых, там другие природные условия. Во-вторых, семья содержит оленей своими силами только зимой. А весной и летом они нанимают работников, посторонних людей, которые и пасут стада. И еще. У них широко практикуется изгородное содержание. Оленевод отпустил своих животных в изгородь и спокоен. У нас попробуй их отпусти. Ни одного оленя не соберешь. Кроме того, у них нет такого количества промышленников. Хотя и наше оленеводство за последние годы поменялось. У нас никогда не было столько снегоходной техники, как сейчас. У нас никогда не было электростанций. А сейчас в каждой бригаде, в каждой семье они присутствуют. На стойбищах работает сотовая связь. То есть появилось много важных вещей, которые вошли в обиход тундровиков, поменяли их уклад жизни. Хотелось бы, чтобы параллельно с приходом цивилизации в тундру и отношение к работе, культура производства менялись. А это, к сожалению, остается на прежнем уровне. Люди хотят жить лучше, зарабатывать больше, работая по старинке. Согласитесь, это невозможно.

- Вы уже сказали, что необходимо переходить на изгородное содержание оленей, чем вы сейчас и занимаетесь. Но, насколько я понимаю, оленеводство сохраняется в большей мере для сбережения традиционного уклада жизни коренного населения. А ведь тундровые жители никогда изгородным содержанием не занимались. Не будет ли новый вид хозяйствования расходиться с их традиционным укладом жизни?

- Ни в коей мере. Есть кочевые ненцы, которые базируются на Ямальском полуострове. И там они действительно преодолевают за год многие сотни километров. Наши же оленеводы кочуют по кругу на небольшой территории. И, кстати, не от хорошей жизни. На месте, где ставятся чумы, всегда пасутся ездовые быки. Естественно, что они вытаптывают пастбища, корм становится скудным, олени уходят все дальше и дальше. Потом их за три-пять километров очень тяжело собирать. И потому перемещение стойбищ необходимо. Так что кочевать оленеводы не перестанут. А изгороди будут способствовать только сохранению поголовья.

И насчет изгородей. Дело в том, что мы сейчас вынуждены это делать. При этом мы не говорим о том, что круглый год необходимо держать оленей в изгороди. Мы говорим о том, что нужно их там содержать именно в тот период времени, когда олень теряется. Основная часть потерь приходится на осень. Так что рано или поздно мы все равно к этому придем.

Вообще, оленеводству нашего района необходимо вместо статуса товарного производства присвоить статус социального. За мою работу в совхозе мы перегнали сюда более четырех с половиной тысяч оленей. И в этом году по районной программе развития оленеводства нам выделено 6 миллионов 900 тысяч рублей на закуп оленей. Если бы мы эту работу не проводили, у нас оленей уже давно бы не было.

- Вы постоянно говорите о том, что вам удалось сохранить поголовье оленей в основном за счет перегона оленей из более северных, приполярных районов Ямала. И я понимаю так, что у них-то поголовье растет. И совершенно ясно, что поголовье сохранять надо. Но не думали ли вы заняться не сохранением, а увеличением поголовья? И сколько вам сегодня необходимо оленей, чтобы популяция росла?

- Во-первых, чтобы приумножить поголовье, нужно не энное количество оленей, а нужны люди, которые будут работать на пастбищах. Во-вторых, нужны пастбища с хорошей кормовой базой, которые были бы чистыми, на которых не было бы помех в виде месторождений. А у нас практически таких пастбищ не осталось. Освоение природных ресурсов ведется везде, везде живут люди. Так что увеличить поголовье сложно по не зависящим от нас причинам. Именно потому мы своей целью ставим не увеличение поголовья, а сохранение оленеводства как отрасли на том уровне, на котором мы находимся сейчас, для будущих поколений. Повторюсь, если бы мы не перегоняли стада, оленей у нас уже бы не осталось. И оленеводов бы не осталось также. Мы можем наблюдать печальный опыт в Красноселькупском районе, где вовремя этому вопросу не было уделено должного внимания. И сейчас они и рады были бы перегнать в район оленей, да только заниматься этим уже некому – не осталось тундровых работников: старые люди ушли на заслуженный отдых, а молодые просто не обучены этому делу. Произошел разрыв цепи, потерян бесценный опыт и культура ведения оленеводства.

- Кстати, а не выступить ли вам с инициативой о введении такого предмета в школах-интернатах района?

- Теоретически это, конечно, сделать можно. Но без практики, без передачи знаний от отца к сыну ничего хорошего из этого не выйдет.

- Подождите, но ведь это нормальные производственные отношения, когда молодой человек получил теоретические знания в учебном заведении, а после на практике, устраиваясь на работу, при посредстве прикрепленного к нему наставника познает профессию…

- Еще в начале 80-х годов, работая в Ныде, я проводил соответствующие уроки в школе-интернате. И эти занятия, об этом говорю с полной уверенностью, должной пользы не имеют. Ведь сюда правила производства применить нельзя. Никогда в свою бригаду ни один оленевод не возьмет человека со стороны. В бригаду возьмут только своих собственных детей или родственников. Это равнозначно тому, что они должны взять в свою семью, в свой чум на постоянное проживание чужого для их семьи человека - это данность, и с этим ничего не поделаешь. Тундра – это вам не завод. Там особые условия жизни, риск присутствует. И потому никто не возьмет на себя ответственность за жизнь чужого человека.

- У любого человека, умеющего считать деньги, может возникнуть вопрос: «А стоит ли сохранять отрасль, которая не приносит прибыль?» Этот вопрос, понимая, что он, по большому счету, дилетантский, хотелось бы задать и Вам.

- Скажу так. Да, сегодня на выращивание одного пушного зверя (а занимаемся мы, как вы понимаете, не только оленеводством) уходит пять-шесть тысяч рублей, а продаем мы его шкурку в лучшем случае за полторы тысячи. На содержание одной оленеводческой бригады уходит в год примерно 5-6 миллионов рублей, а продукции они зачастую сдают крайне мало. За счет дотаций и живем. И может возникнуть (и возникает) ваш вопрос. Но ведь мы поддерживаем не производство, а людей, занятых на нем, основу которых составляют люди из числа коренных малочисленных народов Севера. И еще надо четко понимать: нефть и газ когда-нибудь закончатся. И вот тут-то сохраненные отрасли начнут приносить уже не социальную, а физическую пользу. Особенно это относится к оленеводству.